Босиком по жизни. Избранная проза - Валерий Железнов

Когда-то, очень давно, кажется, это было в другой жизни, я безбоязненно мог подойти к постовому милиционеру и спросить что-нибудь, например, дорогу в незнакомом мне городе, а теперь мне совершенно не хочется совершать такой опрометчивый поступок, ибо вместо помощи я, первым делом, подвергнусь унизительной процедуре проверки документов. Да и не факт, что страж порядка знает ответ на мой вопрос. Зачастую они более-менее сносно знают только свой участок. А уж разговаривать с простыми гражданами считают ниже своего достоинства. Нет, пожалуй, не все такие, но, увы, большинство.

Мы дождались своего поезда без происшествий и переместились в купе, согласно купленным билетам. Путешествие по бескрайним просторам нашей Родины надо описывать отдельно. Это тоже увлекательно и экстремально. Это вам не в европейском экспрессе прокатиться из Берлина в Париж!

Обратный наш путь лежал через те же вокзалы. Прибыли мы так же поутру. Наш поезд на Питер отправлялся в третьем часу ночи, а потому впереди уйма времени для прогулок по Москве-матушке. Но это тема для другого повествования, а я про вокзалы.

Ночью, на последнем трамвае, вернулись на площадь трёх вокзалов. И тогда-то создалось впечатление, что это был не простой городской трамвай, а некая машина для перемещения в другой, параллельный мир.

Всё вроде бы на месте, но несколько иначе. Ночная жизнь площади разительно отличалась от дневной. Теперь на свет фонарей выползли существа, прятавшиеся днём в городских дебрях. Несуразные гоблины ковыляли по тротуарам, свирепого вида орки расположились на ступенях подземного перехода, суровые гномы добывали что-то в мусорных корзинах, безмозглые отарки и разнообразные мутанты с калеками всех мастей расположились тут и там. Просто мистификация какая-то! Будто попали мы в какой-то мрачный фентэзийный мир.

Все они жили сейчас своей, непонятной для простых граждан, жизнью. Бродили по подземным переходам в поисках поживы, клянчили подаяние, рассевшись по купленным местам. Вели какие-то свои толковища, разместившись на привокзальном парапете. Пили, ели, и даже, как мне показалось, любили.

Мерзкое создание, которое когда-то родилось девочкой, восседало на ступенях, и противно хохотало ярко красным ртом, в котором виднелось несколько коричневатых кривых пеньков, когда-то давно называвшихся зубами. Синюшные, цыплячьи ноги её торчали из широких голенищ старых женских сапог. В уголке рта приклеилась недокуренная беломорина. Кривенькими рябыми ручонками она вешалась на шею здоровенному осоловелому мужику со свалявшейся бородой и свисающими на глаза бровями. Тот вяло матерился и отмахивался от любовницы как от назойливой мухи.

А недалеко от этой яркой парочки притулился безногий калека. Он сидел на тележке с подшипниками вместо колёс и гнусавым голосом выпрашивал у прохожих на пропитание. Приглядевшись, я почему-то не поверил ему. Голодающим он не выглядел, да и ноги, похоже, были спрятаны в толстой подушке его тележки. Прохожие, в основном такие же транзитные пассажиры как и мы, боязливо проскакивали мимо него, лишь изредка бросая ему в картонную коробку несколько монет. Зато с каким презрением провожал мнимый калека тех, кто этих монет не бросил. Да и тех, кто подавал, он провожал с нескрываемым презрением.

Первое впечатление: «Боже, куда мы попали!?», сменилось: «Ух, ты! И такое тоже есть!». И больше всего поразил не сам факт существования всех этих существ, а их высокая концентрация на сравнительно небольшом участке. Такое впечатление, что на ночь они сползались сюда со всей столицы. Просто «шабаш» какой-то. Кошмар. А ведь всё это происходило в реальности, на площади трёх вокзалов, в столице огромного государства, стоящего отнюдь не на последних местах мировой сообщества.

Я реалист, и многое повидал в этой жизни, многому перестал удивляться, но эта ночная площадь меж трёх вокзалов врезалась в мою память. Я много путешествовал по миру, видел и картины пострашнее, но смотреть на этот карнавал монстров в родной стране было противно. За державу обидно!

Долго задерживаться в ночной реальности странной площади не хотелось, и мы прорвались в зал ожидания Ленинградского вокзала. А вот здесь нас ожидал свой, привычный мир. Опять спокойно ожидающие своего поезда пассажиры, относительная чистота и покой. И публика почему-то выглядела намного приличнее, чем на Казанском, и воздух другой, и страж куда-то подевался. Я не хочу сказать, что в Питер ездят только приличные люди, и там хватает всякого дерьма, но я описываю то, что видел.

Мы без труда разместились в зале ожидания. До отправления поезда оставалось ещё минут сорок. Вытянув, гудящие после дневной прогулки по Москве, ноги, я невольно обратил внимание на голос из репродуктора, объявлявший о прибытии и отправлении поездов. Странно, но даже объявления здесь делались членораздельным русским языком, а не гундящим набором звуков, разобрать которые было почти невозможно.

Я сидел и удивлялся: «Два вокзала на одной площади одного великого города, а какая разница?!»

Широка страна моя родная, много в ней… Чего в ней только нет?

Самое лёгкое – это запрещать что-либо другим. Самое трудное – запретить себе даже самую малость.

Узник

Сколько ему было тогда? Возраст Христа – тридцать три года. В этом возрасте умер Александр Македонский. Именно в этом возрасте и он впервые попал сюда. Можно сказать – умер. Несколько раз вырывался на свободу, но его вновь и вновь ловили. Он снова оказывался в этой тесной клетке. Но теперь последний срок – уже пожизненный. А за что, спрашивается? Он просто страстно любил свободу, не терпел зависимости, всего лишь делал то, что хотел!

Свобода! Вот она, рядом, всего шаг шагнуть. Её можно видеть, слышать, ощущать сладкий её аромат, но клетка заперта, на двери замок. Но не он главное препятствие на пути к свободе, а Сторож. Именно Сторож всегда на страже, он жесток, неподкупен и бдителен. Не смыкает он глаз ни днём, ни ночью. Он силён и умён. Ни силой его не взять, ни хитростью. Неумолим, ибо научен горьким опытом. Давно они вместе. Раньше они были друзьями – просто одно целое. А теперь враги. И победил не Узник.

– Выпусти, а? Хоть на часок, – упрашивал как всегда Узник, – я ведь не сбегу, слово даю.

– Нельзя, и не проси! – сурово отрезал Сторож.

– Ну, что ты за человек!? Истукан какой-то! Я же не прошу отпустить совсем, позволь хоть на часок почувствовать себя свободным.

– Нет.

– Вот попугай, заладил – нет, да нет. Ты же не был таким. Проявлял же ты раньше сострадание, прощал, сочувствовал. Я же помню.

– Заткнись!

– До сих пор обижаешься? Ну, было, было! Но ведь я осознал, раскаялся. Неужели я не достоин хоть маленького снисхождения, хоть крошечного послабления? – продолжал увещевать Узник.

– Нет, не достоин! – Сторож отвернулся.

– Всего лишь глоток свободы! – не унимался Узник. – Ты же знаешь, как я люблю Свободу, я сдохну здесь.

– Не сдохнешь! – Сторож резко обернулся и горящим гневным взглядом пронзил Узника, а потом разразился обличительной тирадой. – Ты столько раз ходил по краю, и не сдох. А здесь я не дам тебе подохнуть. Ты будешь жить, и этой жизнью искупать свои грехи!

– Да ладно тебе! Я уже просил у тебя прощения. Чего тебе ещё?

– Прощения?! – вознегодовал Сторож. – Нет тебе прощения! А если я и смогу простить то, что ты чуть не угробил меня, то не вправе прощать всё остальное. Ведь это ты чуть не пустил по миру мою семью. А сколько горя натерпелась от тебя жена? Дети выросли без отца. Им каково? А те люди, которых ты обманывал, бросал на погибель – они простят тебя? Ты всегда думал только о себе, жил только в своё удовольствие. Самодовольный эгоист! Сколько лжи и лицемерия было в твоей никчёмной жизни?!

– Так что ж, убей меня! – в фальшивом отчаянии выкрикнул Узник.

– Нет, – ухмыльнулся Сторож, – смерти ты не достоин. Смерть для тебя была бы амнистией. Сиди вот, и думай. Может, когда-нибудь осознаешь и действительно раскаешься. А снисхождение…. Тебе и так оказано неслыханное снисхождение. Тебе тепло, светло и сытно. У тебя есть работа, которая тебе нравится. Ведь так? Тебе предоставлена возможность общаться со всем миром. У тебя всегда под боком женщина, которая желает тебя. Ты прекрасно устроился, сволочь! Чего ж ты гундишь всё время: «Свободы, свободы!»? Ты и так свободен, но в пределах этой клетки. А вот я вынужден ограничивать свою свободу, сторожа тебя. И то не ропщу.

– А оно тебе надо? – съязвил Узник. – Плюнь, да брось это дело. Никто даже не заметит. Никто тебя не осудит. А?

– Нет, и речи быть не может. Выпусти я тебя – ты таких дров наломаешь, столько горя принесёшь, я жить не смогу с этаким грехом. Нет! Будешь сидеть! Я сказал!!!